Беседы за чашкой чая: Игорь Стрелков и Иван Охлобыстин

В субботу, 9 апреля 2016 года, в штабе ОД "Новороссия" побывал Иван Охлобыстин. Между ним и Игорем Ивановичем Стрелковым состоялась интересная неформальная беседа.



Текстовая версия Беседы за чашкой чая: Игорь Стрелков и Иван Охлобыстин:

Иван Охлобыстин: А агентов влияния сколько с той стороны — там же все за честь считают обхаять. Но коллектив был хороший, кино сделали, оно будет валтузиться очень долго. Прокат — в конце все отказались прокатчики — «Мы ничего сделать не можем, у нас осень — это американское кино. Это, ребята, простите, деньги, тут уж ничего не поделаешь». С другой стороны, ноют представители культуры, что ничего не дают. Но те, кто ответственны за то, чтобы чего-то давали, не предпринимают никаких шагов: финансирования не хватает, но его и не будет никогда хватать. Оно должно быть построено таким образом, чтобы дотации со стороны шли, от государства все профинансировать нельзя.
Для огромной страны не хватает такого количества фильмов, что выпускают. Ну «Экипаж», хорошо, но это ж ремейк, неужели нового нельзя написать? При всем уважении — это хорошая картина, по хорошему американскому лекалу, но у нас есть русское кино, у нас есть много форм отечественных, и мы, честно говоря, сильны-то немного в другом, в другой ипостаси, не в боевиках. В боевиках у нас идеал вестерна «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Белое солнце пустыни». Но кто нам в качестве конкурента — только Клинт Иствуд, но и тот, нет у него… Души нет такой. А у нас всегда: взаимоотношения, мировоззренческие картины… Их нет. Потому что они не прокатываются, они и не будут никогда прокатываться.

А когда говорим, что надо квотировать, там 50/50, чтобы не имели возможности больше определённого американское кино, чисто на окупаемость — оно и так окупается, — но еще и русское кино прокатывать. Все морды воротят: сначала «да, да, да» — а потом, как только доходит до решения, все — пук, чпок, и нет! Ничего нигде нет. Так с «Соловьем-разбойником», с этим фильмом так…

Сейчас вышло у Пичугина, это директор Ленфильма, дядька, кстати, очень толковый. Пришел, восстановил часть Ленфильма, отснял кино «Контрибуция», никакого проката нет, там что-то они потратили… Получили они назад, наверное, одну тысячную того, что должны были получить. И не будет окупаться — никто не берет, прокатчики не заинтересованы в прокате русского кино. Так же, как все остальные не заинтересованы в нашей продукции, ни в какой. Никак, кроме волевого решения это сделать нельзя. А волевого решения нет.

Андрей Разумовский: А индустрией, созданием индустрии, рынка, я так понимаю, никто не занимается?

Иван Охлобыстин: Никто не занимается. Толком нет. Единственное, насколько это возможно, Медынского хоть и ругают за все это, он много наделал ошибок — по факту. Но он не мог не наделать их при таком объёме работы: там, где-то надо было промолчать с этим Трансхайер… или как там назывался спектакль …

Игорь Стрелков: «Тангейзер».

Иван Охлобыстин: Да, «Тангейзер». Пойти по варианту «Забыть Герострата», просто не раскручивать. Так же, как я в свое время говорил: не надо с этими «Пусси Риот», или как там … Надо было выгнать, по жопе надавать. Выгнать, и все. Девки и девки, они перед этим с курицами баловались. И сделали из этого прямо шоу, им сделали имя, они сейчас выступают, в Амстердаме, я видел, выступления на видео. Ну, естественно, выступают, как умеют — петь-то они не очень умеют. С гармонией они не очень знакомы, и продолжают там что-то, правозащитная какая-то деятельность, но Бог с ним.

А «Левиафана» можно понять, потому что у нас вот это гундявое, ещё постсоветское, что осталось, прослойка киношная, которая по буфетам тусуется. И вот, это ему нравится, что все это так плохо… Я сижу — как-то меня позвали — на «Кинотавре», за двадцать лет впервые, да какое, даже больше времени, а я был один из первых, кто не то на первом, не то на втором «Кинотавре», мне дали за лучшую актерскую работу, по «Ноге» (прим.: 1992г., «Нога» — лучшая мужская роль, «Кино для избранных») — то есть, я там по старожилу. Но ни разу не звали в жюри, хотя, вроде бы, кого только не звали, черт его знает — там и конфетники какие-то были, и гомики какие-то были — не важно, короче. Кого только не звали, ну, киношники тоже были. Мы с Мишкой Мукасеем, оператором, с которым всю жизнь работаем, с самого начала, с дипломной работы, смеялись на пляже — для того, что попасть на «Кинотавр», нужно сняться в «мыле» — там, доктор Быков, там нормально — на «Кинотавр», ты сразу стал авторитетом, что ты понимаешь кино.
И мы три дня смотрим, и ужасаемся. Идет, простите, говнище, чернуха, мрак. Милиционер совокупил, убил, сожрал, потом, значит, пьяница валяется, баба здесь же справляет нужду. Вот это все потом собрали, съели — за столом даже сказать нельзя. И фильм за фильмом. Рядом со мной сидит француз, который занимается, он живет здесь долго, уезжать не хочет, на самом деле. Он занимается отбором в Канны. То ли Жюль его зовут, то ли Жан — я могу ошибаться, Жюль, по-моему. Мы вышли с ним в перерыве на набережную, чтобы купить лимонада — нам еще сидеть и сидеть, а там мрак и мрак, 10 кино — мрак, у меня непросуха — вечером выпивать надо для того, чтобы скинуть. Вот выпить — и в холодное море. И я ему говорю: «Слушай, вот ты же понимаешь, что российское кино — это не вот такое кино. Что у нас же так не живут, ты же здесь живешь сколько лет? Лет десять живешь. Давай лучше ты не отбирай никакое кино, чем отобрать это», — он чернуху все время какую-то отбирает, мраки мрачные.

Во-первых, псевдо-арт, когда идет человек с выпученными глазами, чего он там себе замыслил? Под Тарковского косят. Но Тарковский, извините, у него «Иваново детство», «Андрей Рублев», тематические работы, предшествующее творчество отца, великого, я считаю, поэта. Да там и выстроено все прямо, вот — нюансы же все решают. Здесь же все пустое. Просто хождение, трясется ложка в стакане два часа, зритель это смотреть должен. Все критики в радости, потому что ничего не понятно, все мрачно, Россия — дрянь и все это.
Я говорю: ты хоть не бери ничего. А он говорит — я не могу. Понимаешь, если я привезу нормальную какую-то картину, меня не поймут. Потому что есть устоявшееся европейское мнение относительно того, что есть Россия, что есть российское кино. Если я привезу что-нибудь другое, то просто буду дисквалифицирован, как специалист. Я говорю: так ты ничего не бери. А он говорит — не могу тоже.
Вы же как у нас проходите — по части этнического кино, после вьетнамцев. Которые сняли кино — и все удивились, что ух, вьетнамцы кино сняли, и это все достоинство там — ну, простите меня вьетнамцы. Ну, там вот и — папуас на мобильный снял слонятку — и тоже всем интересно. А потом наше кино: наши мрачные люди с нависшими бровями и режут, насилуют и везде справляют нужду.
И вот, у Мединского прошло, у «Левиафана» же господдержка. А с другой стороны, разобраться в этом не очень-то можно — сейчас он поддержал «Девочка… (?)», «Контрибуция» — у него все валится, потому что не поддерживают прокатчики. Прокатчики отделены от Министерства культуры, это отдельные коммерческие структуры. Какого-либо централизованного органа, который это все бы приводил в божий вид, нет. Не может никто стукнуть по столу и сказать: «Прокатчики, давайте, прокатывайте российское кино!». А те скажут: а у нас понастроены свои кинотеатры, чего мы будем прокатывать. Хотя они не построили свои кинотеатры, а засели уже в те, которые были, и это все госимущество. Так в большинстве случаев. В общем, бардак. И со скандалами, и воруют.

Игорь Стрелков: При такой богатейшей истории нашей страны, богатейшей истории, вообще не снимается исторического кино. Вообще.

Иван Охлобыстин: Вообще не снимается. У нас это прямо провал.

Игорь Стрелков: Если снимаются, то какие-то фейки, какие-то совершенно жуткие фильмы снимаются, телесериалы, где никто…

Иван Охлобыстин: Одна история: попали в прошлое — пострелять. И вот, двадцать пятая экранизация, попали в прошлое пострелять. Не потому, что попали в прошлое, а потому, что пострелять. От бандитов обалдели, а в войну пострелять можно. Из таких вот, приличных более-менее фильмов, хороший фильм, кстати — Ренат Давлетьяров, всегда был продюсер, а тут как режиссер снял фильм, с Фёдоровым, «А зори здесь тихие» — ремейк такой, повторение. Там девчата приличные, Фёдоров сам по себе классный парень, он актёр от Бога…

Игорь Стрелков: Всё ремейки.

Иван Охлобыстин: Всё ремейки, да.

Игорь Стрелков: Я сейчас перечитываю сборник научных статей по поводу так называемой русско-украинской войны, русско-польской войны — война за воссоединение Украины, взятие Смоленска, тот же самый Богдан Хмельницкий. У нас настолько много этих эпизодов, настолько это всё интересно, настолько это всё актуально: борьба русских гетманов верных с украинскими, Выговский с Беспалым… Настолько можно снять любой исторический фильм, многосерийный, причём. Можно такую сагу снять!
И, фактически, любой исторический период взять, сколько у нас вообще неизвестных периодов в истории, которые выпали и нигде не описаны широко, не на слуху. Колоссальнейшее же количество! Историческое кино можно снимать непрерывно. Сагу за сагой выдавать, в стиле. Если в это вложить достаточно серьёзные деньги, это будет смотреться похлеще любого «Властелина колец». Ничего ведь не делается.

Иван Охлобыстин: У нас каналы не заинтересованы тоже. Прокат у нас не заинтересован, каналы у нас не заинтересованы.

Игорь Стрелков: Я считаю всё-таки, несмотря на все крики о том, что у нас всё государство в своё время под себя подмяло, в России роль государства всё равно решающая. Просто по одной причине, что всё хозяйство страны находится в экстремальной зоне, в экстремальном климате. И без серьёзной роли государства, организующей, невозможно практически нигде добиться серьёзных результатов частному бизнесу. Либо для этого частного бизнеса создаются какие-то там ниши особого благоприятствования, где они тут же процветают и начинают паразитировать.
Поэтому я полагаю, что в области культуры государственное участие должно быть всё равно, в России — именно в России — решающим. Иначе мы будем, действительно, смотреть всё время фильмы, как американцы спасают мир.

Иван Охлобыстин: Да-да-да. У нас гигантское количество забытой литературы, несправедливо забытой. Я удивлён, что до сих пор не снят фильм по книге… Фёдор Углов был, знаменитый хирург, он написал замечательную книгу. У меня папа хирург, соответственно, когда что-то выходило, ну, они друг друга — это их клуб, так сказать, внутренняя компания. Ну, гений, на самом деле, Фёдор Углов. И он мне дал книгу. Я так ещё, думаю, ну, ради папы надо прочесть. Уже папа умер, она у меня всё лежала.
И я прочёл её. Это замечательный роман, профессионально написанный. Роман, повествующий о судьбе и становлении молодого хирурга со Средней Азии, он практиковать начал ещё с 30-х годов, и заканчивая 70-ми годами. Написан интересно, масса событий, кинематографично, ну, обалдеть просто. Нет, почему-то никому это не интересно. Доктор Хаус, доктор Быков — вроде понятно, на чём оно паразитирует. Но эти-то картины, они, именно такие картины определяют умонастроения подрастающего поколения.

Я говорю с подростками — Васины, моего сына, ровесники — чем они живут, какая у них идеология? Они не патриоты. Они просто не любят «чёрных», не просто не любят, а «бить надо чёрных, наркоманов… ». У них там набор ненависти. Нет позитива вообще. Они не знают, на кого ориентироваться. Я начинаю спрашивать самые простые вопросы. Ну, более-менее, слава Богу, они не как американцы, они знают, там, кто ядерную бомбу скинул — слава Богу, что знают, что не мы. Но кто выиграл в войне, что там с американцами — поскольку американцы-то много, а наши уже старые фильмы уже, они даже ритмически не подходят уже.

Мне пятьдесят лет будет в этом году. Я смотрю, вроде я на этих фильмах вырос: «Они сражались за Родину», «Горячий снег», и всё остальное. Но я уже понимаю, что, при всём художественном совершенстве этих картин, они ритмически, внутренне, по энергетике чуть-чуть не соответствуют текущему моменту. Чуть-чуть динамичнее надо было сделать, по-другому строятся диалоги, людям непонятно. Это задача-то сценариста: перестраивать, доводить до сведения, в конструкции… Режиссёр тоже сейчас не особо получает какую-то возможность реализовать себя.

Каналы вообще меня изумляют. Вот куда вкладывает Газпром? Вроде, национальное достояние… Чьё национальное достояние? Финансируется «Дом-2», то есть, откровенная порнуха, которая… Я могу понять людей и не осуждаю их, которые смотрят «Дом-2». Может быть, телевизор у них — это единственное окно, куда без страха можно выглянуть. И для них это замена какой-то личной жизни… Я вообще не люблю осуждать, я пытаюсь понять. Но дальше, совершенно провокационные… «Дом-2», потом, что ни возьмёшь… «Эхо Москвы». Нафига нам «Эхо Москвы»? Нет, понятно, у либеральной части аудитории должна быть…

Игорь Стрелков: Финансирование государства…

Иван Охлобыстин: Ну, какие-то частные найдутся, они живут в шоколаде, нормально. Вот есть ли аналог «Серебряному дождю» у нас? Да, у нас хаос. У нас, как обычно это в российской… Пока царь не придёт, все будут друг другу глотки рвать, в общем, и тут ничего… Я монархист, одна из первейших причин, почему я монархист — потому что личностный фактор всегда определяющий, тут никакими идеологиями, ничем…

Игорь Стрелков: О чём можно говорить, если… Вы смотрели последнее «бла-бла-бла» Владимира Владимировича?

Иван Охлобыстин: Нет, не смотрел.

Игорь Стрелков: Ну, вот. Я заставил себя посмотреть некоторые куски, а целиком посадил (тоже не мог долго) — специально обученный человек сидел и смотрел, мучился. Но он заявил о том, что он Кудрина возвращает на экономику. И что Кудрин у нас снова будет определять, разрабатывать экономическую стратегию, в том числе, и после 2018 года. Ну, о чём… Просто откат к либерализму, откровенный совершенно, снова.

Иван Охлобыстин: Ну, возможно ли это, с другой стороны?

Игорь Стрелков: Ну, возможно, не возможно, а попытки-то делают. Если Кудрин опять в экономике, о каких можно говорить достижениях, внешне- и внутриполитических? Экономика всё-таки в основе государственной деятельности. Если экономика будет либеральной, всё остальное будет либо ей мешать, либо…

Иван Охлобыстин: Ну, да, да.

Игорь Стрелков: Противоречие. Фактически откат к либеральной модели начала нулевых. Что такое Кудрин? Это продолжатель ельцинской политики, в какой-то степени.

Иван Охлобыстин: Ну, мне кажется, что это тонкая игра. Не будет такого, я не верю в это. Я не верю в то, что, после того, что… Какая работа была проделана… Другое дело, что, видимо, сейчас идёт такая попытка отвлечь внимание от происходящего с национальной гвардией, предположим. Многие вопросы она решила, национальная гвардия. Она возможность дала определённой реструктуризации в силовых органах, ну, там…

Игорь Стрелков: Национальная гвардия — это всего лишь инструмент, который может быть применён в любом направлении. Он может быть применён как в интересах страны, так и…

Иван Охлобыстин: Ну, да, будем надеяться, что… Это моё частное мнение: я уверен, что он будет всё-таки в интересах страны, иначе — ну, смысла нет никакого.

Игорь Стрелков: Будем надеяться.

Иван Охлобыстин: У нас либеральная модель никогда не удавалась. И когда она удавалась, она приводила к гигантской крови. Мы другие люди. Мы по-другому рассуждаем. Нас оскорбляют, пытаются: «орда». Да, да. А что? Я не смущён этим, что орда. В семье у меня орда. Я так экстраполирую одно на другое.

Примат родительского мнения, иначе не разрешить, поскольку каждый ребёнок по-своему прав. То же самое в обществе. Либералы должны быть? Должны быть. Они должны говниться за Химкинский лес, там, что дороги плохие, там… Но не должны выше идти, туда, где… Они должны основной массе народных избранников или управляющего состава говорить: это плохо, это… Ну, есть же то, что плохо.
Консерваторы? Да, должны быть. Они говорят: «нет, ребята, никакого гомосексуализма, мы стесняемся, вы что, обалдели? Мы на бабах жениться хотим, нам вообще не надо. У нас страна-то, если пешком пойти, до конца жизни не дойдёшь. У нас нет другого варианта, нам плодиться и размножаться, да любить, у нас всё нормально сложилось». И те, и другие должны быть.

Но у либеральной части есть «Эхо Москвы», которое финансирует Газпром, кстати. Есть «Серебряный дождь», который, удивительно, что не финансирует Газпром. Когда попытка какая-то там сделать что-то подобное, адекватное, то есть, чтобы новостийная линейка шла, и чтобы адекватные люди анализировали происходящее. У нас есть много коллег-журналистов: и военных корреспондентов, и светских, и экономистов… Абсолютно адекватных. можно не брать людей крайних крайних взглядов.

Можно прямо соединённую консервативную взять, такие традиционалисты, и они сделают то же самое. Будет, ну, не «Серебряный дождь» (может, дождь вообще неприличные ассоциации вызывает, после золотых дождей и всего, что мы увидели за последние двадцать лет, с чем познакомили, значит, с помощью интернета) — по-другому назвать. Но либерал имеет возможность высказать своё мнение, куда-то отправить письмо, прийти на передачу, пожаловаться, высказаться, там, кучи вокруг, бучи вокруг этого… Они консолидируют маленькое своё общество вокруг этих передач.
У нас такого нет. У нас такого нет. У нас либо сумасшедшие, которые, понятно, что дольше года не продержатся, и разгонят их. Либо непрофессионалы, которых смотреть невозможно. А как только намечается какая-то более-менее такая информационная структура, которая адекватна… А что я понимаю под адекватной — это возможность восприятия мнения другого, но при этом декларация мнения своего, и мотивированная, плюс новостийная линейка, чтобы люди 35 раз канал не переключали, чисто технологические вещи. У нас этого нет, то есть, у нас почему-то это не удаётся это всё сделать.

Андрей Разумовский: А почему у нас этого нет, как Вы думаете?


Иван Охлобыстин: Мы решили — я, Захар Прилепин, Миша Пореченков — решили попробовать сделать нечто подобное. У нас еще коллеги есть, условно говоря.

Андрей Разумовский: Как «Серебряный дождь», для русских, нечто подобное?

Иван Охлобыстин: Да, нечто подобное, «Серебряный дождь», для русских, патриотически настроенных, консервативной части. Консервативный — тоже негативом отдает. Плох молодой человек, который в юности не либерал, плох старик, который не консерватор. Это естественно, к старости — эволюционное прохождение человека и государства.
И единственный вариант, как можно профессионально построить канал — это собрать папку (документов). Подать на грандирование, потому что это очень дорогостоящий процесс. До того, как та или иная телекомпания начинает давать прибыль на рекламе, проходит два с половиной года, и там прибыли копеечные. Надо вообще пять лет, и она становится, ну, более или менее самоокупаемой, хотя и это тоже иллюзия.

Андрей Разумовский: Выход в ноль, условно.

Иван Охлобыстин: Выход в ноль — это идеал. То есть, брать это от людей, делать по принципу какого-то коммерческого предприятия, финансовой пирамиды — это обманывать людей. Ну не получат люди ничего, это сразу жульничество, в самом начале.

И вот все это у нас есть. У нас есть волна своя, как это называется, частота своя.

Андрей Разумовский: Диапазон.

Иван Охлобыстин: Да, диапазон свой. У нас есть много журналистов, и готовых — у каждого пакет собран — хоть развлекательные, хоть какие программы. Национально-консервативный взгляд на мир не означает, что мы не должны слонятками радовать детей. Там слонята и все остальное — все то же самое, просто под другим углом там какие-то общественно-политические программы, чуть-чуть больше примат какого-то патриотического элемента, патриотического воспитания — это необходимо. И получается, что такой канал в состоянии не один десяток агентов влияния вывести.
То есть, у нас ничего не определяют в теории. На теорию есть теория. Есть человек конкретный какой-то, он агент влияния. Вот Михалков — он агент влияния. Вот есть Игорь Иваныч — агент влияния. А есть еще кто-то — вот это агенты влияния. Из авторитета этих людей складывается общее мнение, то есть, не из какого-то базисного, которое сейчас еще не может быть сформировано, потому что и страна-то еще до конца не вернулась из того плена семидесятилетнего, коммунистического. Но не дается, это все просто пакет документов.

Андрей Разумовский: А не даётся по какой причине, экономика тому виной, или что-то ещё другое?

Иван Охлобыстин: Незаинтересованность. Незаинтересованность, потому что понимают, что взяток давать не будем. Да это, в общем-то, был бы абсурд, потому что мы придерживаемся таких каких-то внутренних постулатов, что не сходится — ну не может консерватор быть замазан этим всем. «По чеснаку» не дается.

Игорь Стрелков: Может быть здесь — я извиняюсь, перебиваю — может быть здесь проблема в том, что у нас, среди нашего истеблишмента, нет патриотов. Получается, Миллер — он дипломированный либерал, соответственно, он финансирует то, что ему близко. Нравятся ему господа с «Эха Москвы», вот их он и поддерживает. А у нас получается, таких, как Миллер… Хотя, вот очень интересный вопрос в этом отношении, близкий нам по взглядам, всем нам, патриотам, Миша Леонтьев, он сейчас у Сечина как бы зам. по пиару, ну вице-президент не в смысле по пиару, а по информационной политике. Но тем не менее, ничего же Сечин не финансирует. Ни на что же средства Роснефть не выделяет, в этом отношении. Государственная патриотическая пропаганда у нас предельно убогая.

Иван Охлобыстин: Ну да, да.

Игорь Стрелков: И поручена людям, которые, вот… Мне особенно нравится руководитель фонда (прим. исполнительный директор) «Русский мир», Никонов (прим. Вячеслав) — ярый либералище…

Иван Охлобыстин: Это Александр Никонов?

Игорь Стрелков: По-моему,Вячеслав.

Иван Охлобыстин: Не знаю. Я так дистанцировался, я понял в какой-то момент, что мне не надо вступать ни в какие идеологические союзы. Потому что вообще ни у кого нет своей идеологической внятной базы, никто не может сформулировать ничего, кроме «взять да раздербанить», а мне это чуждо. Чушь собачья. Зачем дербанить, если можно делать на этом деньги, вот если хорошо продукт продавать..

Игорь Стрелков: Если делать на этом деньги, то надо работать.

Иван Охлобыстин: Работать. Да.

Игорь Стрелков: А дербанить можно ничего не делая. Пилить, как говорится.

Иван Охлобыстин: Да. Временщики. Вечные временщики. И пока, если государственная конструкция не изменится, на ту, которая будет отторгать временщиков… Почему я монархист, опять же? Все хохочут, и считают, что это чуть-чуть экзальтация, как немного придурковатый. Нет! Я просто вижу, как бизнес делается моими друзьями, какой процветающий, а какой — нет, на чём это держится. Всегда держится на личности.
Ну, у нас страна такая, наш менталитет — ничего там ни плохого, ни хорошего, это естественно, для меня это вполне естественно. Идеи могут быть разные. Я верю конкретному человеку, которого знаю на опыте, с которым прошел какой-то жизненный путь, с которым и пострадал, и помирился, и поругался, и заново помирился, но все равно, дело идет и все делается. То есть я за то, опять же… Орда — да, я за орду, я за это.

Иван Охлобыстин: Я езжу по городам, разговариваю с людьми. У нас очень хорошие люди. У нас люди думают о самом главном, думают, действительно, о каких-то вещах внутренних. У нас, слава Богу, ещё Русская Православная Церковь — это крупное подспорье, на которое, ну… Как наша идеология, религиозная идеология — светской нет, есть религиозная.

Игорь Стрелков: В этом отношении Вам сейчас не задают вопросы? Меня просто засыпают вопросами насчёт встречи патриарха с папой.

Иван Охлобыстин: Встреча патриарха с папой — вообще, меня двадцать лет учили, что надо отрицательно относиться к любой возможности подобного рода встречи. Потом, когда эта встреча произошла, я послушал… Почему опять личностный фактор? Конечно, если бы на меня влияния не оказывал такой, мной любимый, человек, как отец Димитрий Смирнов, отец Владимир Волгин — там, набор вот таких столпов благочестия… Которые, собственно говоря, и моё тоже систематизировали, потому что с оглядкой на них я принимаю самые важные решения в своей жизни.
Я им обязан сохранением семьи, сохранением своего, более-менее, здоровья, жизни, формированием своего внутреннего мира. Если бы их не было, я был бы в большом смущении. Потому что, как только это произошло, я тут же обратился, как к этому относиться. Смирнов сказал так, что — необходимая вещь на данном историческом этапе для решения каких-то… Она не несёт за собой ярко выраженной экуменической нотки, потому что там ничего не решается, что бы можно было изменять. Мы остаёмся все при своих. Мы просто начали общаться по определённым взятым вопросам, потому что каждый день в мире погибает около трёхсот христиан. По этой проблеме.

Политически — понятно, почему — потому что это в плюс, что там скрывать. Санкции нам не очень нужны.
Мы перетерпим. Я вообще считаю, что санкции — благо. Потому что я — изоляционист. Пока мы не отрежем вот эти все торговые пути… Мы рак не вылечим, пока есть не проданные лекарства от рака. Мы не поедем никуда на новых видах энергии и не будем топить города водородными электростанциями, пока у нас есть уран, пока мы не покупаем там, не продаём… Вот это отрезать никак нельзя, если не сделать сразу прямо вот изоляционистским путём.

Что касается тряпочек — могут не бояться, у нас затоваривание, у нас завалено всё. Мы по русской манере, как с девяностых начали покупать, у нас все склады этим… А мода-то особо не меняется. Джинсы, как это — кокетка это называется: маленькая кокетка, средняя кокетка, — и у нас этого всего, как грязи. По технике — тоже, склады забиты. В принципе, необходимые нам для формирования такого, «чистого», поколения 10-15 лет — в лёгкую, у нас ещё и останется. Мы особо ни от кого не зависим. Даст Бог, государство будет заботиться о каких-то вещах восстановления промышленности. Это тоже невозможно.

У меня друзья решили сделать совхоз. Богатые люди. В принципе, на чём-то сделали деньги, начиная с 90-х, нормальные, адекватные — наши, короче говоря. Решили сделать совхоз, сельское хозяйство. Коров завели, стали мясо делать. И столкнулись с такой проблемой, что у них никто не берёт, из крупных сетей реализации, все отказались. Говорят: а у нас Новозеландское есть. Ну, те говорят: но у нас же парное, а здесь-то — глубокой заморозки, ни одного витамина! Говорят: какая разница, Новозеландское, всё качественное.
Мраморное мясо, все сертификаты. А пока пройдёшь по всем, они пошли по этим, стали деньги отдавать. То есть, в какой-то момент они поняли, что им нужно вернуться к своему прежнему бизнесу, для баловства две коровы оставить. А у них огромное хозяйство было.

Мы существуем всегда в форс-мажоре. Если нет форс-мажора, то ничего нет. Мы засыпаем. Господь наделил нас охранительной функцией, гигантского — одной шестой или одной седьмой сейчас части мира… Когда Гитлер появляется, нам нужно вставать, отряхиваться, превращаться в широкоплечих блондинов богатырей, по мордасам фюреру — и назад в Печоринщину. Когда Бонапарт — опять же, стихи французские поучили, Бонапарту по мордасам — и опять туда же, в эту Лермонтовщину погружаться. Ну вот, мы так вот существуем.
Народ-богоносец. В принципе, так и есть. На нас функция… Охранительный — сейчас такой, замызганный лозунг, но функция защитников, да, это третий Рим. Мы вместе с Византией забрали на себя ответственность, по факту, третьего Рима. Тоже, когда начинаешь об этом говорить — многим не интересно, многих устраивает. Вот сейчас идёт оно, и идёт. Оно само и прёт. Тоже наша фишечка: пока форс-мажора нет, пока гром не грянул — мужик не перекрестился.
Пока нет проблемы алкоголизма, никто в церковь не приходит. Или какого-то прямо… А в церковь-то надо идти, по большому счёту, чтобы «спасибо» кому-то сказать, за то, что удалось, за то, что вообще жив, и сто есть возможность вообще куда-то идти, в том числе, и в церковь. Это первое чувство — благодарность. Я своих детей в первую очередь учу, что счастлив только благодарный. А у нас приходят в храмы от беды. Это неплохо, но это не совсем правильно. То есть, это не тот идеал христианский, который должен быть. Христа-то воспринимали, что, «спасибо за то, что дал возможность», а не «спаси меня от того, что я не могу рюмку от хари оттянуть, с водкой».

Тоже смешно. Хотя сейчас молодежь вроде не пьет, потребление пива — сейчас сетуют производители, — не пьет молодежь, не пьет пива, крепкие, бывает, попивает, а пива не пьет. Очень низкий процент, мне нравится. Что-то есть позитивное. Надо за позитивное, и против негативного.

Игорь Стрелков: Вы очень позитивный человек, Иван. Мы все критикуем, мы все в негативе всегда, а вас послушать — и всегда настроение повышается. Андрей?

Андрей Разумовский: Я со многим бы мог поспорить, но не буду. Мне интересно просто Ивана послушать.

Игорь Стрелков: Мне, кстати, тоже. Вы ж знаете, что мы создали Комитет 25 января?

Иван Охлобыстин: Да, да.

Игорь Стрелков: Третью силу, как говорится. И мы реально, всерьез хотим попытаться решить эту проблему: попытаться создать отдельную площадку для патриотов, в первую очередь, на случай серьезного кризиса, о котором мы говорим. Вас, конечно, на самом деле, хотелось бы, конечно, видеть в своем составе, но, думаю, что немножко не соответствует вашему…

Иван Охлобыстин: Ну, я священнослужитель, мне, да…

Игорь Стрелков: Да, да. Поэтому мы и предлагать официально не будем. Если вдруг такое желание появится, мы всегда будем рады вас видеть у себя. А так мы, конечно слушаем… не во всем мы согласны, конечно.

Иван Охлобыстин: Ну было бы странно, если бы это было так.

Игорь Стрелков: Но по поводу чего мы должны собираться, на мой взгляд, — это, чтобы мы обсуждали то, что происходит, в режиме живого общения, делились собственными мыслями. Но и в Комитете далеко не у всех совпадают взгляды ни на перспективы развития, ни на конечные цели нашей работы. Но как-то надо все равно собираться.

Иван Охлобыстин: Вы знаете, хороший оркестр составлен из разных инструментов, и каждый несет, занимает свою ячейку, свою соту, и если этой гармонии добиться, её централизующего момента, сообразности, согласованности между собой, без учета личных амбиций, то будет все хорошо. Меня прямо зашпыняли, когда я по поводу Путина, по поводу … Ну, я монархист, я считаю, что у нас не будет власти до конца, пока не будет помазанника Божия.
Ну, как это возможно в современном мире? Меня тут же начинают укорять, что я либо сумасшедший, либо недальновидный… А что недальновидного? Я просто опытный, я киношник. Я просто знаю, как можно сделать из ничего, как построить дворцы из хижин.

Игорь Стрелков: Мне тоже задавали вопрос о восстановлении монархии, как это вот может быть. Согласитесь, что для того, чтобы монарх был, необходимо, чтобы его воспринимали в стране как сакральную фигуру, для этого необходимо воцерковление значительной части людей, которые формально — православные, а реально, может, раз в год на Пасху ходят в церковь, свечку поставить. Если сумеем этого добиться, то тогда…

Иван Охлобыстин: Тут моментик есть тонкий.

Андрей Разумовский: Или сакрализация другим путем, но тем не менее, сакрализация.

Иван Охлобыстин: Тут тоненький момент такой. Христианство в свое время, что скрывать, было избрано нашим народом, нашими народами (не знаю как лучше, мы составлены из такого количества, значит, племен и людей) из политических соображений. Потом это уже … Ну конечно, до Владимира Ясна Солнышка была Ольга, и уже стояли монастыри какие-то представительствующие до Ольги. Потом из политических соображений было на себя взято это ярмо Третьего Рима, то есть ответственность за весь мир.
И русскому человеку свойственно рассуждать, мы — кто мы были? Мы были наемники, мы особо не были скотоводами, или там поля распахивать... Территориально, если исторически смотреть, и как о нас отзывались историки — мы довольно вольные люди, мы мало чем отличались от варягов, они всегда нам были близки именно этим, такой замес.

Когда все наступило, мы стали проникаться, и наше благочестие не знало предела. Таких богослужений по 7-8 часов, когда замертво падали на площади, не потому что согнали, а потому что сам стоит или стояла. То есть, нам это свойственно. Для русского человека есть два нормальных выбора: это путь Героя или путь Святого. Все остальное… Поэтому и Святая Русь.

Посмотрим на сторонних предметах, чтобы перейти к центральному. Почему Святая Русь? Возьмем эпос, возьмем сказки, и возьмем популяризированные сказки: там вампиры, красавцы-сосуны, собачки говорящие там, оборотни — у нас этого нет. Ну, у нас там Леший идет…

Игорь Стрелков: Упыри-то у нас тоже были, как отрицательные.

Иван Охлобыстин: Как отрицательные они были к Западной Украине, туда, сосуны — они дальше определенных территорий не уходили, потому что мы не экзальтированные.

Игорь Стрелков: Холодно.

Иван Охлобыстин: Во-первых, холодно, потом мы сами диковаты, черт-те – может, мы жрем этих упырей. У меня, вообще, в истории семьи были занаокцы (?)

Игорь Стрелков: Кто?

Иван Охлобыстин: Занаокцы. Это, вот — через Оку. И у нас вот такой не бизнес, а прямо несколько — Охлобыстины откуда вышли — были лодочники. Плотовики, лодочники, с реки, на реку. Где дороги были, новая дорога появилась… Побаивались нас, потому что мы людей жрали, уже христианство сто лет было — продолжали, так вот…

Андрей Разумовский: Лихой народ был.

Иван Охлобыстин: Очень лихой, очень лихой. Говорят, что Баба Яга даже из нашенских. Просто там какая история была, что невест привозили, как дань платили, и три невесты привозили, а одну избирал, действительно, сын главы того рода или того рода — из нашенских, а две девушки, которые оставались, они пользовались огромным авторитетом. Но они, как правило, уходили — они не возвращались в свои народы, им нравилось с нашими: лихие — бабы, мужики, все на равных, все нормально, любовь навсегда. Им нравилась эта дикость, они природные люди были, и женщины чувствуют это, они ближе к природе, чем мужчины, в силу возможности деторождения.

Я сейчас немного экзальтированно рассказываю, упустив историческую часть, она не нужна. И они отдельно жили, на каком-то расстоянии, заставы у них были. Причем свои, женские. Они оттуда — рынки, полуторгововые, полускладские… И вот одна из таких барышень в старости возглавила против главы одного из родов целое восстание. И потом Баба Яга пошла, и все остальное. Но это семейная легенда.
Рядом, через реку, жили готы. Готы – это тоже такой радикальный взгляд на окружающее.

И, возвращаясь к монархии. Мы не сможем это сделать цивилизованно. Потому что цивилизованно на данный момент подразумевает кучу бумаг, миллион оговорок, и нам на это потребуется времени до следующей вспышки сверхновой, и договориться мы все равно не сможем. Здесь как: по-русски, надо рубящим моментом. Вот есть Путин. Его знают, он бумаги, если хочет, какие угодно выправит, у него есть определенный набор бойцовских качеств, на него как на мужика приятно посмотреть. Человек взрослый, человек образованный, хорошо отвечает, ни одного президента такого в мире нет.
Ну, к нему по-разному можно относиться: можно любить, можно не любить, соглашаться или нет, но это самая яркая фигура на политическом небосклоне. Он же не вечен. Мало того, что он не вечен, вместе с ним может вот это все, в какой-то момент единовременно развалиться. Если не создать некий механизм преемственности. За это должна быть ответственна русская православная церковь.
Если сакрализировать нашего лидера, то он вынужден будет сам дать поручение сделать весь документальный ряд. Лидер рано или поздно уйдёт. Мы все люди, мы не живём триста лет, как во́роны. Пришедший за ним, следующий, сядет вот на этих бумагах, у него будет уже документальная база, как это делается. А это можно придумать, как это делается, с учётом исторического момента.

Игорь Стрелков: Об этом говорили, и, на самом деле, была, по-моему, возможность это сделать в 2014-м году вообще легко, и даже в 2015-м. Но сейчас, на мой взгляд, всё выглядит совершенно по-другому.

Иван Охлобыстин: И я это говорил как раз в начале 2014-го года.

Игорь Стрелков: В 2014-м году если бы такое могло произойти, я думаю, что это было бы поддержано подавляющей частью населения.

Иван Охлобыстин: Да, не размышляли бы. Потому что для людей это одно и то же. Но, по большому счёту, у нас всегда была монархия: Брежнев — монарх, просто по-другому называется.

Игорь Стрелков: Но монархия с сакральностью, с монархом-помазанником, законным, как говорится, — это совсем другая категория. На тот момент, когда Путин был победителем, фактически, имел ореол воссоединителя земель русских, такого борца за народ, он мог сделать всё, что угодно. Сейчас, после этой невнятной совершенно политики в Новороссии, непонятной сирийской авантюры, для меня абсолютно дикой, на самом деле, поскольку, с точки зрения военной и политической, эту войну нельзя выиграть. Её невозможно выиграть, по крайней мере, теми силами и средствами, которые туда направлены. После этого его сакральность наоборот, на мой взгляд, сейчас падает.

Иван Охлобыстин: А мне кажется, ещё есть время.

Игорь Стрелков: Ну, если оно и есть, то его совсем немного, на мой взгляд. Вот, совсем немного. И все эти экивоки в сторону кудриных и грефов, Ельцин-центр — они только подрывают…

Иван Охлобыстин: Ну, Ельцин-центр — да, немного дичь, конечно. Дичь непонятная. Я сначала думал, когда услышал об этом, что это шутка. Ну, странно. Оказывается — нет, не шутка.

А может быть, всё-таки он разведчик. Всё-таки он должен уводить внимание…

Игорь Стрелков: Хитрый план?

Иван Охлобыстин: Хитрый план. Я очень рассчитываю, что это хитрый план.

Игорь Стрелков: Мы перестали в него верить. Но когда меня всё время спрашивают: «а вот если Путин, там, снова возглавит… ?» — я говорю, дай Бог. Я всегда отвечаю: дай Бог, тогда мы снова его поддержим. Но сейчас его поддерживать в том плане, что он сейчас делает, по крайней мере открыто, мы, конечно, не можем. Мы не выступаем против него, мы не говорим о том, что собираемся его свергать или смещать, но сейчас мы от него, в принципе, отмежевались. В том числе, и по проблеме Новороссии.
Устроил такой свинарник, такое, достаточно мрачное… Мрачный балаган. Там, где можно было построить сияющий храм. Ну, это надо было суметь.

Иван Охлобыстин: Я буду до последнего верить.

Игорь Стрелков: Если Вы окажетесь правы, я с удовольствием признаю Вашу правоту, именно, что с удовольствием.

Иван Охлобыстин: Слава России! Ну, у каждого должно быть своё мнение. Я исхожу из соображений здравого смысла, и не обладая (что, может быть, меня и спасает) достоверной информацией… Потому что достоверная информация — это самая недостоверная информация, как правило, она всегда какое-то личностное… Там, история лидеров Новороссии — сейчас же склока. Я даже в этой склоке не разбираюсь.
Никогда у меня не будет претензий по отношению к Вам, то есть, никогда наши отношения с Вами не изменятся. Со стороны это может выглядеть, там, что разные взгляды, абсурд… Нет никакого абсурда. У меня есть личная привязанность, я монархист. Я разделяю абсолютно Ваши взгляды по поводу Белого движения, вот, ноль в ноль, прямо без зазора без какого-то. Что касается деятельности сейчас, что касается деятельности… Я не смею подвергать никакой…

Я искренне гордился с Вами всей историей Славянска, всей истории Вашего пребывания в ДНР, и Вашей деятельности. Плюс, зная Вашу историю Первой Чеченской, Второй Чеченской, Балканских войн. У меня много тоже там связано, в моей судьбе. И я никогда не посмею подвергнуть критике, я попытаюсь понять, а если пойму — тоже критики не будет. Потому что это Ваша жизнь, это Ваш взгляд, Вы честно делаете.

Нужно таких, как Вы, гораздо больше. Нужно, чтобы появлялись такие люди, это агенты влияния. Да, они могут различаться во взглядах, по каким-то вопросам. Но основной-то взгляд — это единство России, это благопроцветание нашей Родины, это вера святая. Это совсем простые постулаты… Есть какая-то алмазная скрижаль, которой мы все и следуем. Она может быть и невысказанная, но мы все ей следуем. И дай Бог, чтобы оно и дальше было. Сейчас, мне кажется, нужно приложить максимум усилий к консолидации патриотических сил и как-то вталдычить людям, что — ну, да, у тебя другое мнение (кому-то, который придёт) по этим вопросам, но сейчас, на войне…

А сейчас война идёт, сейчас война, против России все ополчились, и ополчились не по причине, что она злая, плохая или какая-то, а просто осознали её могущество, которое никогда не убывало. Оно просто, либо — стагнация, либо уже мы встаём. Мы встаём, собственно говоря, подъём с колен — мы на коленях-то стояли, потому что молились, у нас принято так, что прямо лбом об… И нас это не смущает абсолютно.

Иван Охлобыстин: И надо как-то, я не знаю, консолидировать всех. Я думаю, что рано или поздно это будет. Сейчас придут новые поколения. Я по городам, опять же, езжу, я вижу — и молодые люди ко мне ходят, и взрослые люди. Сначала я ездил — я читал рассказ, потом, музыка звучит, я с пианистом ездил. А потом понял, что людей не надо развлекать. Да, им нравится музыка, да, прикольные рассказы. Но они в интернете это всё читали, музыку они могут в консерватории послушать.
Им самое главное — поговорить. То есть, «а поговорить?» — вот это, русское. Причём, такая там есть ещё диковинная вещь, что, когда люди задают вопрос, они знают ответ на этот вопрос. У них есть несколько вариантов. Они с помощью меня просто утверждаются: я думаю так же, как они, или нет? То есть, они, сформулировав вопрос, уже его решили.

Игорь Стрелков: Я веду достаточно широкую переписку, в интернете, на форумах, в соцсетях теперь уже веду в ВКонтакте. Действительно, в основном люди не то, чтобы меня спрашивают, а люди пишут мне свои мысли, спрашивают, согласен ли я с ними, и если не согласен, то почему. Действительно, может быть, за эти двадцать пять лет единственное полезное, что мы приобрели — это большое количество людей, которое научилось думать нешаблонно. Ну, просто потому, что нет единой давящей на всех идеологии, которая бы ограничивала мышление. Действительно, очень много думающих людей. Да, конечно, недовольство очень большое, в целом, ситуацией в стране, но патриотов думающих, на самом деле, стало намного больше, чем либералов, на мой взгляд.

Иван Охлобыстин: Много, да. И молодёжь тоже. Прошу прощения, потому то контекст. Снимаем мы «Соловей-разбойник». Едем во Владимир, деревушка,один мы дом сняли, там всё поставили, а с другой стороны — улочка, и соседний дом. С девяти утра, как начинаются съёмки, как рассветает, чтобы по свету, вижу: дети собираются, начиная с восьми, с девяти лет, вообще, дети-дети, и там, до восемнадцати. Кто победнее — тот с пакетом на голове с клеем, кто побогаче — тот водки нажрат уже с утра.
Проходит пять лет. Эта же область, просто другой край, и всё то же самое: и автобус так же стоит, и два дома, в одном мы снимаем, в другом собирается молодёжь посмотреть. Нет. Они со мной отфоткались, естественно, волевым решением, молодёжь. Потом я им надоел, я уже там как в компании сидел, когда там между кадрами переставлялось что-то. Я слушаю, о чём они говорят.
Они говорят об институтах. Они рассуждают, как поехать — у девочки погибли родители, и вот они скидываются все ей на смартфон. Меня так поразило это — бедная деревня, на самом деле, не из богатых. У девочки одной, такой, взрослой девочки, лет семнадцать, был айпадик старый. Молодой человек рядом матюгнулся — она ему там (грозит пальцем). Правда, она сама потом матюгнулась, но это уже не так, как было.

То есть, за пять лет резкое изменение. Видимо, кто мог, тот уже умер, а кто не умер, тот уже… Тоже странно. Мы едем с моим директором, с Максимом. Вот как странно, слушай, ну мы вышли из звонких девяностых, а там было всё. Там был и жёсткий рок-н-ролл, Sex Pistols и всё остальное, балканы, бандиты — каша, просто такая вот, как будто в бездну летели. И вот именно мы, такие, сейчас ратуем за то, чтобы наши дети жили в семьях, ходили в церковь, получали образование… И дети у нас такие, что…

То есть, мы те, кто выжил в то время, сделали соответствующие выводы, и в соответствии с этими выводами уже воспитывали. Уже поколение наших детей — оно немного иное, оно знает, как можно зажигать, зажигали… Но так и нет сверхидеи. Институт, учиться… У них не определено с идеалами. Потому что кино нет, хаос в медиасфере, среди патриотов дрязги.
Либералы в этом отношении, кстати сказать, очень последовательны. Они может быть друг с другом не согласны, но у них прямо в одну… Они поют одну песню. Мы поём красивые, но разные. А они — одну, некрасивую, но одну. И слова запоминают.

Игорь Стрелков: Между собой у них, конечно, тоже есть дрязги, но как только кого-то задевают из них, они всем кагалом… Весь кагал собирается, и визжат настолько громко, что… В этом они едины полностью.

Иван Охлобыстин: Но я думаю, что мы придём к этому, всё-таки мы придём. Потому что у них… Из кого сформированы либералы? Те, кто были уже у власти, кто уже… Почему норковые воротнички? Это ж не простой народ, это всё зажратые чуваки, чувихи, половина — извращенцы, половина — которые хотят назад… Царствие небесное, конечно, Немцову, прости меня, Господи, его всё-таки убили, жалко, но он не был идеалом.
Я помню, как… Я работал по полит-пиару. Более хамоватой структуры политической, чем этот союз молодёжный, который при Ельцине создан: Хакамада, Немцов — это *** какой-то. Мы уж с такими, «партейными», встречались, в губернских участвовали выборах. Но там такое хамьё, там безжалостное — это было понятно, что эти люди нас вообще за человека не воспринимают. То есть, ну, никак.

И вот, это не они, конечно, чуть меньше уровнем, но это то же самое. Вот эта белоленточная история вся, она на предмет, что частный бизнес, давай, а эти закроют частный бизнес… Но никто не оговаривает, что те люди, которые это возглавляют, собственно говоря, либо паразитировали до этого на государстве, и назад хотят вернуться… А всё же очень простенько. Все хотят вернуться в свои думские кресла, занять чиновничьи свои позиции, от которых спихнули… То есть, это не тот либерализм, что идеалист вышел, — ну, там, два землекопа есть, не привязаны ни к чему, а в основном — паразиты.

Но они умеют консолидироваться. Они вот в общем экстазе…

Игорь Стрелков: Они умеют консолидироваться, и кроме того, они поддержку получают, к своей консолидации. По крайне мере, моральную.

Иван Охлобыстин: Ну, да, да. И не только моральную.

Игорь Стрелков: Они рассматривают Россию как колонию, вполне сознательно, глобального мира. Подход такой…

Иван Охлобыстин: Да, полицайский, полицайский подход такой. Я удивляюсь, как с грандированием тоже, с иностранным. Дают на развитие демократии. Звучит прекрасно. Хотя сама по себе демократия — это излишний восторг по поводу власти демоса, ничего хорошего в этом нет. Уловка, ловушка для самовлюбленных эгоистов. Какая демократия, где демократия? Мы единственный народ на свете, который действительно испытал на себе, что может, что есть демократия.
Вот Новгородская республика — самый ярчайший пример демократического правления. То есть, до того, пока они не знали даже термина этого, мы уже все прошли, к чему пришла демократия: что в итоге позвали варягов, изменились торговые пути, там предшествовали экономические причины, естественно. Но сама демократия, в конце концов, разрешилась призванием варягов, потому что нужно было сохранить влияние на такую огромную территорию, и пожертвовали своими личными возможностями и амбициями. То есть, вот нас упрекать в том, что мы не понимаем и не разделяем идеалов демократии, нельзя. Мы на другой, мы на следующей ступени понимания.

Игорь Стрелков: В десятом веке нашей эры, когда до создания Соединенных Штатов Америки оставалось всего каких-то восемьсот пятьдесят — девятьсот лет, у нас уже была вполне приличная вечевая республика.

Иван Охлобыстин: Да, да. И самое главное, идеал — им бы надо изучать это, как возможный идеал… Какая демократия в Америке? Это самая…

Игорь Стрелков: Потемкинская деревня. Они любят ругать нас за потемкинские деревни, а у них вместо демократии самая настоящая потёмкинская деревня. Нет там никакой демократии, там чисто олигархическое правление. Просто государство богато и достаточно много может себе позволить…

Иван Охлобыстин: Оно может себе позволить ширму такую, да. Я ездил по Америке на мотоцикле. Еще в юношескую пору. Один из первых, кто еще в восемьдесят… Первый раз со студенческой работой поехал, я получил «Серебряный орел» на студенческом фестивале в Чикаго. И тогда я уже ездил на мотоцикле, уже все это было, с местными хулиганами зазнакомился. В следующий раз я уже приехал — просто наши, дай Бог ей здоровья, Сторчак, проректор по работе с иностранными студентами, она была уверена, что я уеду в Америку и никогда не вернусь.
Когда я вернулся, а она послала за мной следить барышню — вот она не вернулась, а я-то вернулся. Я говорю: ну как вы могли, Татьяна Николаевна (боюсь ошибиться), — милейшая женщина, на самом деле, честно исполняющая, такая и должна была быть. Она и сейчас тоже, дай Бог, работает, здорова. Я говорю: ну как вы могли во мне сомневаться? Я буду последний, кто уйдет с нашей земли. Здесь мой мир, здесь я прям драйв… Надышаться можно только ветром, жить можно только в России. Она говорит: ну, кто знал, ты такой шумливый был. И после этого как-то так меня легко отпускали. Я проехал по Америке так …

Америка разная. Америка огромная. И, в большинстве случаев, живут там бедно. Большинство маленьких городков. Америка — это Голливуд, это то, что мы видим. Но вот Америка настоящая — это не то, что мы видим. Это заброшенные, вот где вагончики, целые города есть из этих передвижных домиков. Это отдельно выделенная комната под кредитные документы, потому что все живут в кредит. Все кредит на кредит, кредит за кредит — эта постоянно продолжающаяся история.

Это постоянно вдалбливающаяся мечта — их мечта, американская мечта: получил миллион, а дальше пропади все пропадом. То есть, у нас такого нет. Ну да, миллион – это хорошо. Но на миллион-то что-то приобрести надо. У них же дальше фантазия не идет, что на миллион. У нас, там, на миллион можно корабль купить, Северный полюс перевернуть, ракету послать, еще чего… Ну, славянская душа гуляет. У них вот миллион, а дальше не идет. Понятно, что какие-то блага, но никогда эти блага не оговариваются, даже на уровне искусства. То есть, это такой фетиш, такой вот маленький фетиш. Змея, кусающая себя за хвост.

Причем это действует все на уровне гипнотическом, когда тебе раз от раза повторяют одну и ту же телегу, ее нельзя расширять, эту телегу, потому что она иначе действовать не начнёт. Закон гипноза: повторяй всё монотонно и одно и то же. Они не расшифровывают эту американскую мечту. Есть американская мечта, и нет российской мечты. Ну вот, много можно говорить об этом. Но, в общем, мы не знаем Америки. Мы не знаем Америки, не знаем, что там произойдет. Не знаем многое, но можно точно сказать, что никак она не демократическая республика. Не демократическая.

Европа — тоже. Европа странная, при всей моей любви к искусству, к культуре Европы — это музей.

Игорь Стрелков: Это музей, причём, на мой взгляд, вызывающий жалость.

Иван Охлобыстин: Да.

Игорь Стрелков: Дело в том, что я, к сожалению, в Европе не бываю. Когда-то я не мог в ней бывать по службе, а теперь, как говорится, я считаюсь террористом, поэтому даже теоретически не могу туда попасть. Европу, честно говоря, жалко, судя по тому, что не только показывают по телевизору, но и по тому, что рассказывают люди, которые туда регулярно ездят. Действительно, Европу жалко, в том её виде, в котором она…

Иван Охлобыстин: У меня ребята, поволжские немцы, которые слили в 90-х годах туда…

Игорь Стрелков: Да-да-да, у меня, кстати, тоже есть…

Иван Охлобыстин: Они говорят: «жесть какая у нас» — не на уровне шутки, а на уровне принятия решения, некоторые из-за работы не могут, но большинство уже решило, что надо бы возвращаться оттуда, потому что ужас…

Игорь Стрелков: У меня тоже есть хороший приятель по военно-историческому клубу, с которым мы вместе занимались (***), он тоже этнический немец, уехал в Германию. Но сейчас он уже решил, что переедет, но он продолжает работать, зарабатывает, условно говоря, себе на пенсию. Но он начал перебрасывать всё сюда — семью, и всё остальное. Начал собираться сюда.

Иван Охлобыстин: У меня там целая компания. Я задружился там… Как получилось? Я только поехал на фестиваль в Потсдам сначала, это ещё ГДР-овская была (территория), там приобрёл контакты немецкие. И поволжские немцы у нас учились просто, во ВГИКе. За счёт того, что я с теми контактировал, и с этими я зазнакомился, я их очень хорошо знаю, их аудиторию. И очень многие, я сейчас по мотоклубу сужу. Мотоклуб — это, всё-таки, досуг, а кто-то работает там. Все занимаются разным делом. Но все напуганы.

И все понимают, что возвращения назад не будет, что уже никогда Германия не будет такой, как она была, никаких иллюзий не надо строить, что скорее всего, что не только это их коснётся, и они будут считать, что умно сейчас перебраться, чем потом это будет. Потому что в самом скором времени, по старой русской традиции, у нас будут учителя французы. Потому что французы-то — что там происходит, мама родная! Уже в романтическую поездку не поедешь, себе дороже.

Игорь Стрелков: Опять же, вернусь к тому, что читаю, люблю рассуждать. Нашёл предка известного Фонвизина, русского поэта и драматурга. Вот в 17-м веке братья фон Визены командовали русскими рейтарскими полками, на воинской службе, в середине 17-го века, при царе Алексее Михайловиче. Я думаю, что черед лет двести у нас очередная партия Фонвизиных появится.

Иван Охлобыстин: Сто процентов. Здравомыслящие европейцы уже понимают, что назад хода нет.

Игорь Стрелков: Но для этого нам необходимо будет, конечно, здесь отстроить страну, в которой, действительно, люди будут гордиться тем, что в ней живут, и гордиться тем, что ей служат.

Иван Охлобыстин: Ну, да, но у нас все есть предпосылки. Нам, я говорю, надо патриотические… (показывает руками, как их надо соединить).

Игорь Стрелков:  Ещё нам необходимо избавиться всё-таки от кровососов, от паразитов, которые живут здесь, а всё вывозят из России.

Иван Охлобыстин: Сейчас им всё сложнее и сложнее это делать.

Игорь Стрелков: Поэтому они и бунтуют.

Иван Охлобыстин: Поэтому и финансируют их.

Игорь Стрелков: Поэтому и стремятся всеми силами создать условия, когда здесь будет плохо, чтобы они не ошиблись в своём выборе.
Были пара знакомых по различным форумам, которые, где бы они не появлялись (они на многих русскоязычных форумах…), основная цель их, смысл их речей заключался примерно в том, какие мы удачливые, какие мы счастливые, какие мы успешные, что мы уехали из этого проклятого совка, из этой проклятой раши, и живём в цивилизованном обществе. Им уже давно начинают возражать, рассказывают, что они на самом деле сбежали.

Но смысл в чём, что, покинув Россию, они чувствуют свою ущербность, и всеми силами стремятся доказать, что это не так. И наша вся, в значительной степени, либеральная интеллигенция, она стремится себе доказать, что она права, именно поливая грязью, и не только поливая грязью, но и стремясь создать такие условия, чтобы гордо объявить, что мы были правы, и в «этой стране», как они говорят, ничего нормального быть не может.

Иван Охлобыстин: У Прилепина есть хорошая статья, он периодически выдаёт. Я люблю его читать, я вообще считаю, что он один из лучших литераторов. Он говорит, по поводу украинского: что же мне сейчас-то… Когда накал вот этого безумия сатанинского шабаша, когда будь проклято все остальное, — он снизился, и такой интерес живой иногда появляется: «что у вас творится, что, то-то? А вот что-то уворовали» — даже без критики. Я понял, что мне это напоминает всё. Мне это напоминает письма эмигрантов — первая волна эмиграции. Вот они приехали туда, вроде бы пристроились. И понимают, что это как в отпуске, а в отпуске всю жизнь не проживешь. Это может быть прекрасное место, прекрасное окружение, но все равно ты не на своем месте.

Мы часть этой природы. Часть этой ноосферы, как ее, не знаю… И они живо интересовались происходящим в России — и вот, по интонации, такие эмигрантские письма. Внятно очень, рекомендую, кстати сказать, если где увидите, по Прилепину — он умеет формулировать такие вещи.

Андрей Разумовский: у меня есть предложение: камеру отключить, и поговорить, что называется, без камер.

Иван Охлобыстин: Да.

Игорь Стрелков: Ну, перед тем, как мы отключим камеру, нам нужно произвести (награждение), мы не будем производить чересчур...

Игорь Стрелков и Иван Охлобыстин встают из-за стола, выходят в центр комнаты.

Игорь Стрелков: Я считаю необходимым зачитать:
Выписка из приказа руководителя ОД «Новороссия» об учреждении Знака отличия «Защитник Новороссии» от 23 февраля 2016 года за номером №008 в ознаменование воинского подвига, высокого гражданского сознания и патриотизма, проявленными гражданскими лицами и воинами ополчения Новороссии, приказываю: наградить знаком «защитник Новороссии» Охлобыстина Ивана Ивановича.
Иван Иваныч… (И. Стрелков прикрепляет знак Ивану Охлобыстину)

Иван Охлобыстин: Служу русскому народу!

Игорь Стрелков: Поздравляю!

Иван Охлобыстин: Благодарю Вас! Для меня это большая честь.

Игорь Стрелков: Пожалуйста, наградные документы. И это не просто дань вашему таланту, это именно знак признания Ваших заслуг в поддержке идеи Новороссии, о которой сейчас не любят говорить, но которая продолжает отстаиваться и Вами, в том числе, непрерывно и постоянно.

Иван Охлобыстин: Спасибо.

отекстовка видео выполнена Тамарой А. и Ольгой Ю.